Фантазия и мышление - интересные факты

Ни в одной фантазии, пусть самой дикой, нельзя обнаружить ни единой самой ничтожной частицы, какой не было бы в действительности. Так, фантазию архитектора питает форма вещей, с которыми он имеет дело. Древнейшие греки были скотоводами и садоводами, и на фронтонах, карнизах и внутри их храмов красовались изваяния животных и людей, а в их капителях и орнаментах угадываются завитки и усики виноградных лоз, гроздья и листья. Средневековые замки, как ни важны были чисто военные и хозяйственные соображения при их возведении, все же своими голыми стенами и неправильным нагромождением гармонируют с горными обрывами и утесами. Наконец, ультрасовременные стеклобетонные павильоны, небоскребы, башни напоминают те кубы, шары, кристаллы, спирали и т. п. вещи, с которыми имеет дело современная промышленность.

У каждого компонента фантазии всегда имеется прообраз, но фантастический образ в целом может и не иметь его. Люди видели коней, видели крылатых животных, но крылатый конь — плод их фантазии. Фантазия — это сложение и творческое переосмысление разделенного, суть ее — в невиданном сочетании виденных деталей.

Фантазия не только небывалое соединение, но еще небывалое узнавание «по аналогии», распространение на недоступное, непонятное и удивительное сходных образов доступного и понятного, создающее художественный эффект иносказания. Так древние представляли молнии стрелами титанов, звезды — глазами или огоньками на вращающейся сфере, месяц — рогами незримой небесной коровы и т. п.

Что это значит

Само слово «фантазия» означает, кроме прочего, что-то свободное и капризное, за что ее противопоставляют логике. Каким же тогда законам подчиняется воображение? И есть ли такие законы? Есть. Давно замечено, что фантазия следует ассоциациям памяти — пространственному и временному соседству и сходству явлений, то есть связям той же действительности. И восхождение от связей действительности к образу есть художественный процесс, процесс творчества. Разумеется, в творчестве, как и в припоминании, есть случайное. Отсюда ошибки — провалы и перестановки в памяти. Но есть и закон: равноценность явлений, определяющая наше внимание-установку и определяемая, с одной стороны, их свойствами, а с другой — нашим интересом и задачей.

Мышление — преобразование, «переделка» образов и представлений, полученных в прошлом опыте, — в этом зерно платоновской идеи о воспоминании как сущности мышления, если очистить ее от мистического предсуществования. По логическим канонам (алгоритмам) образы перерабатываются в рассуждении. Мышление обладает еще способностью к разделению представлений и их новому, не воспринимавшемуся прежде соединению.

Мышление не противостоит воображению, наоборот, оно становится творческим только благодаря воображению. Мысль — это соединение образов, в которых посредством практики отражены постоянства действительности. Мысль возникает как соображение и лишь потом «оформляется» словесно и контролируется практикой. Следовательно, мышление сливается из мышления понятийного, образного и, так сказать, операционального, деятельного, то есть «мышления» непосредственно действием по отношению к обстановке. Поэтому воображение шире мышления. Без фантазии нет и разума — разум «вырисовывается» из ее потока, он — ограниченная и закрепленная фантазия.

Но без воображения нет не только восхождения от восприятия к мысли, но и нисхождения от мысли к восприятию. В реальной действительности мы видим не законы сами по себе, а следующие им события. Вот почему, как показал еще Кант, истина достижима только посредством воображения, благодаря которому отвлеченно теоретическое и непосредственно образное в познании опосредуют друг друга. Без могучего инструмента познания, каким является воображение, идеи потеряли бы свое практическое значение: мы просто не узнавали бы их в жизни.

Без фантазии никак

Без фантазии нет ни искусства, ни науки, ни техники. Если бы люди могли вообразить только то, что есть в действительности, они никогда не смогли бы создать все то многообразие предметов и вещей, которого в природе нет, но которое они все же создали. Может быть, они что-нибудь и строили бы, но так, как строят пчелы и бобры: лишь повинуясь голосу инстинкта. Не случайно, сама способность воображать небывалое сформировалась и совершенствовалась в созидании небывалого.